Идеология современного меча / часть1. Булавкин А.В., 2004-2007г.

Идеология современного меча.

Часть 1.

К написанию этой статьи меня побудила дискуссия с коллегами, в ходе которой, сравнивая между собой разные, имеющие сегодня место в обществе, направления фехтования, мы попытались обнаружить единые понятия, определяющие смысл фехтования в целом и его отдельных фрагментов в частностях.

Надо ли говорить, что в наши дни в стране резким скачком идет развитие нового общественного явления, более известного под понятием «историческая реконструкция». Оно тесно связано с фехтованием многими отношениями и создает вокруг него условия изменения привычных обывательских представлений. Теперь, по «вине» большого количества творческих энтузиастов фехтование мутирует в некую растущую, уже мало предсказуемую, текучую реальность, охарактеризовать которую всего лишь как вид спорта стало невозможно. Культурные, исторические, патриотические, образовательные и духовные потребности участников этой деятельности переводят фехтование в новую, еще не обустроенную социальную нишу. Как современное общество повлияет на этот новый виток эволюции столь древнего явления? Как фехтование может повлиять на общество, его ценности и приоритеты, если будет встраиваться в имеющийся социум на правах обновленной и неотъемлемой его событийной части? Эти вопросы заставляют обратить взгляд не на содержание занятий современного человека с холодным оружием, а на саму идею такой потребности, и, соответственно, возможную идеологию данной деятельности применительно к нашим дням.

Поскольку я, как автор, взялся рассуждать на достаточно неопределенную тему, то постараюсь предложить свой пробный вариант идеологических конструкций, разбирая их появление на основе примеров личного опыта. Вполне вероятно, что мое видение связи содержания деятельности фехтования с его идеологической направленностью подтолкнет кого-нибудь к созданию противоположного по ориентирам практичного варианта идеологии, отражающего специфику иного направления. Так или иначе, пришло время разбираться в самом глубоком смысле любимого дела, и я готов предложить всем в этом участвовать.

Исторически сложилось, что война и присущие ей формы насилия требовали от человека очень специфичного развития силы духа. По этой причине, люди, владеющие мечом в эпоху средних веков, многими отрицаются в качестве примера нравственности, вплоть до того, что с долей злорадства, сам институт рыцарства объявляется маскировкой для знатных средневековых разбойников. Какая возвышенная идеология может оправдывать грабеж и насилие, имевшие реальное место в истории? Но сейчас мы знаем, что принципы рыцарского поведения стали неотъемлемой частью культуры всего человечества, а процесс формирования этой культуры начался именно в средние века, в весьма темное и невежественное время. Таким образом, уже тогда сложились общественные побуждения и потребности, выразившиеся в поиске социального обоснования воинского труда.

Многие философы и религиозные деятели Европы средних веков декларативно обозначают воинскую службу и ее представителей как результат проявления божьей воли. Целым рядом священнослужителей, когда в этом возникает потребность, начинает по-новому интерпретироваться Библия (Максим Туринский, Фульгеций Руспийский –V век н.э., Хинкмар Рейнский IХ век, и многие другие после них). Средневековые мыслители осознают законы существования общества и его социальных групп, сочиняют наставления королям, создают условия контроля насилия путем нахождения новых нравственных обязанностей для воинов, которые обеспечивались бы авторитетом церкви.

Поскольку существовавшее тогда общество не могло обходиться без военной силы, основанной на традиции приобретения блага путем захвата чужих ресурсов, то необходимость различать справедливые и несправедливые действия по приобретению благ должна была рано или поздно проявиться в наборе общественных требований к представителям воинской культуры. С момента появления таких требований, (поддерживаемых церковью в целях создания единого механизма общественной нравственности) первоначально обращенных к высшей, королевской власти, нормы воинской законности начинают присваиваться все менее и менее знатными представителями воинской культуры, в силу их очевидной ассоциативной связи с властью и социальным статусом. В действительности, трудно представить себе ситуацию, когда средневековый воин станет защитником справедливости только из-за того, что его привлекает само по себе нравственное поведение и высокоморальные поступки. Следует признать, что отсутствие в социуме разнообразных способов обеспечить значимость нравственного поведения воинов, не привело бы к появлению кодекса рыцарства. Эволюционные изменения в обществе без существенного положительного стимула не происходят.

Для перехода к современной ситуации важно понять, какие стимулы действуют сейчас, управляя развитием содержания средневековых боевых искусств и столкнется ли это развитие с повторением эволюционных этапов, на которых общество вынуждено будет опять совершенствовать меры защиты от поведения, идущего вразрез с обыденными нравственными нормами.

Для продолжения такой пространной и глубокомысленной статьи определимся, что является ее целью. Попытки построения теории фехтования в любительском, неспортивном подходе предпринимаются уже довольно давно. Как правило, данные попытки касаются технической стороны поединка, рассматривая более и менее успешные способы действия, а также способы тренировки. Но поскольку смысл современного фехтования выходит за пределы технического содержания и учебной деятельности, то целью нашего текста будет поиск такой идеологической основы, которая примирила бы возвышенную и идеализированную теорию с самыми разными аспектами практического характера. Под этим мы в том числе будем понимать и вопросы организации фехтования как общественного явления в целом.

Попыток создать философскую основу современного фехтования и поставить перед ним социальные (воспитательные, культурные, образовательные) задачи пока, по всей видимости, нет. Налицо проблема – деятельность в разных своих проявлениях начинает приобретать общественный характер (больше людей испытывает к ней интерес), но четких общественно важных ориентиров пока не имеет. Чтобы эффективно объединить стремления людей организовать любительское фехтование друг с другом в виде предметной коллективной деятельности, необходимо сформулировать для нее общественно значимые ориентиры. Без их определения нельзя полноценно решить вопросы администрирования, ведения хозяйства и установления общественных отношений, на основе которых строится любая коллективная деятельность. Именно общественная значимость создает предпосылки для совместной деловой активности, групповой проектной деятельности, и общественных акций. Для деятельности, которая развивается только в силу взаимодействия с обществом, важно объединять интересы столь широкого социального круга, который позволяет обеспечивать рост численного состава участников, приток ресурсов, распространение благоприятной информации и создание условий реализации. Поэтому в какой то мере можно даже утверждать, что повторяется ситуация далекого средневековья, когда отдельные личности находят частный интерес к эксклюзивной деятельности, но общество еще не выработало комплекс реакций по оценке этих частных интересов, что непременно случится, как только активных индивидуумов станет вполне достаточно.

Во многих случаях обсуждение целей и задач деятельности строится на предположении, что фехтование представляет собой некую особую среду, где можно идеализировать отношения между участниками. Желание видеть в деятельности оригинальность и эксклюзивность объяснимо многими причинами, начиная от романтических ожиданий, до потребности оправдать проявления агрессивного поведения. Часто в фехтовальной деятельности возникает желание соответствовать некому воображаемому стандарту, который приписывается образу идеальной в нашем представлении личности.

Идеализирование деятельности фехтования идет обычно по двум путям. В одном случае ему приписывается уникальное техническое содержание, виртуозность которого должна граничить с мистикой. В другом случае часто все технические детали затмевает величие человеческого духа, который может благодаря рукам держащим оружие превозмочь все мелочные ухищрения и любые искусные приемы. Здесь стоит заметить, что бесполезно рассматривать фехтование только с технической точки зрения, не обращая внимание на то, что оно имеет подчиненную роль в отношении целей и задач конкретных человеческих поступков. Некое идеализирование в построении приоритетов фехтования должно присутствовать, раз в ходе деятельности применяются индивидуальные качества личности. Но все же немного смысла искать в фехтовании только содержание человеческих взаимоотношений, отбрасывая их конечную реализацию в виде отдельных «технических» решений. В попытках обсуждения наиболее обычным способом является описание деятельности, как абстрактно оторванной от человеческих поведенческих реакций. Образцом такого условно технического, абстрагированного описания может считаться книга «Единый язык фехтования», где осуществлено обобщение понятий, охватывающих большинство областей содержания фехтовальной деятельности. Поэтому некоторые точки зрения, сформулированные в этом издании, мы попробуем рассматривать как образец типичных абстрактных рассуждений о содержании фехтования. Это потребуется с той целью, чтобы увидеть, где идеализация начинает препятствовать осуществлению реальной практической деятельности в разных этапах ее развития.

Фехтовальную практику можно условно разделить на ряд этапов. Сначала важным этапом становиться достижение индивидуального превосходства, затем возникает потребность формирования общности людей по интересам, далее идут этапы, в которых возникает все большее организационное усложнение деятельности. Это вполне закономерно, так как привлечение людей требует формирования стабильных условий для существования деятельности. Практическое выполнение задач в построении деятельности, отталкивающееся от идеальных представлений о ней, часто создает проблемы на каждом из уровней развития. На индивидуальном уровне это проблема контакта с ближайшими окружающими, на уровне инициативной группы это, как правило, ресурсная проблема, на стадии перехода к массовости это может быть проблема в создании популярности. Переоценка реальной ценности содержания фехтовальной культуры в наше время может помешать приблизиться не только к идеальной схеме процесса построения фехтовальной практики, но и даже к сколько-нибудь стабильной практике вообще. Идея практики состоит главным образом в очевидном практическом результате, а если он недостижим в данных конкретных условиях, происходит подмена понятий. За объективную ценность выдается ценность для деятельности второстепенная и побочная (например, простое общение), либо ценность абстрактно-воображаемая (некая специально выстроенная идеализация, подчеркивающая значимость участников без особых усилий с их стороны). Второй вариант, стыдливо пренебрегающий открытым признанием того, что вместо деятельности происходит всего лишь общение, украшенное некой стилизацией, вынуждает участников строить весьма разветвленную систему недоказуемых абстракций, которые поддерживают личную значимость каждого из представителей группы. Поверхностные знания группируются в причудливых сочетаниях, поддерживая хрупкое внутригрупповое равновесие и больше не принося никакой ценности. Для сохранения значимости попыток импровизации в направлении фехтования и придания этим попыткам вида целостной и серьезной деятельности поверхностные сведения могут быть обобщены в виде теоретических установок, объясняющих новым участникам представления о распространенных в группе ценностях и влиянии разных попыток на баланс отношений в группе. С момента такой примитивной формализации собственно и начинается столкновение теории, построенной на идеальных абстрактных понятиях, с необходимостью сознательных практических действий. Поэтому, данный этап можно считать нормальным этапом развития группы, и даже в какой то мере необходимым, так как без его преодоления сложно научиться отличать разницу в ценности абстрактно-теоретических понятий и понятий практического подхода.

Часть энтузиастов способна увлечься чисто практическим воплощением своих замыслов в наиболее упрощенной форме – создавая гиперболизированные практические понятия. Например, практической целью фехтования можно представить себе защиту от вреда и состязание в его причинении. Ясно, что в таком случае понятие вреда, каким бы практичным оно не было, заставляет пересматривать отношения между людьми в целях «превентивной самообороны». Построить деятельность, заложив в нее подобное понятие как основное для понимания важности деятельности крайне сложно, если только не ориентироваться на некую общность озлобленных невротических личностей… Поэтому я сделаю предположение, что в соотношении понятий идеализированных и практических должно соблюдаться тщательное равновесие. Перемещение ценностей в область идеального приводит деятельность к непрактичным методам, а нахождение смысла только в практическом выражении приводит процесс к ограниченности и самоконсервированию. Избежать подобных отклонений можно, скорее всего, только соотнося вновь создаваемую деятельность с примерами построения самого широкого спектра других общественных процессов и при наличии разнообразного жизненного опыта.

Здесь мы приходим к некому кажущемуся противоречию – ведь получается, что для того, чтобы сделать некую оригинальную область деятельности практически осуществимой, нужно пользуясь широким кругозором и жизненным опытом, уподобить ее уже существующим видам деятельности. А если учесть, что на каждом уровне развития требуется опыт участия в уже сформированной деятельности, чтобы состоялся перенос понятий из одной известной сферы в другую, менее известную, то становится спорным вопросом, дает ли новая деятельность ее участникам в действительности что-то объективно ценное… То есть практические навыки прикладного характера, для достижений и развития в историко-фехтовальной области должны быть получены в других видах деятельности (спорте, художественной школе, на заводе, в процессе административной или хозяйственной деятельности). Рассматривая это противоречие можно сделать вывод, что историческое фехтование в плане конкуренции с иными видами практической деятельности менее способно обеспечить практичный жизненный результат. Все прочие виды деятельности более адаптированы к современному обществу и основным потребностям, в силу узкой специализации и своей направленности на жизненно необходимые достижения первостепенной важности. В действительности противоречие это только кажущееся, так как если бы оригинальная и непроработанная область деятельности вдруг оказалась бы формализованной и привычной для общества, вполне вероятно, что туда устремились бы именно те люди, чьи черты характера и индивидуальные способности нуждаются именно в таком проявлении для их развития и совершенствования. Только переходный этап становления деятельности может ставить под сомнение объективную ценность этого направления, а с практической стороны мы видим, что она привлекла в свои ряды уже довольно много сторонников. При этом участники реализуют потребности совершенно разного плана, что и подтверждает уже на данном этапе широкие возможности для удовлетворения весьма разнообразных интересов.

То, что в период формирования нового общественного явления многие интересы его будущих участников оказались проявленными в других видах деятельности, еще ничего не означает. Но здесь важно правильно понимать оригинальность и эксклюзивность новой области. Эти качества заключаются не в возможности отрыва и автономии от существующего «банального» социума, а наоборот, скорее в более полноценном проживании тех его сторон, которые ранее не выступали в подобном сочетании и не воспринимались как привлекательные. То есть, по всей вероятности, историческое фехтование стоит рассматривать как катализатор освоения жизненного опыта, позволяющий оценить привычные и ранее малозаметные стороны жизни через индивидуальный оригинальный деятельностный процесс.

Поскольку опыт каждого индивидуума итак обладает уникальными особенностями, та положительная роль, которую могла бы играть для включения личных способностей фехтовальная деятельность, часто несовместима по содержанию даже у ближайших участников этой деятельности. Именно жизненные установки толкают участников, казалось бы, одного и того же процесса к разной трактовке его ценности. Разная мотивация, разные способности и черты характера обычно сравниваются самым упрощенным методом – условно-фехтовальным поединком. Причем поединок воспринимается адекватным методом сравнения именно в силу достаточно существенных различий между личностями. Если бы поединок был лишен некого мистического значения, возможности рассчитывать на удачу, на спонтанную реакцию к происходящему, то, скорее всего утратил бы огромную долю своей значимости. Ни одна общеизвестная и распространенная деятельность не может дать такой простор для фантазии и воображения о своем нераскрытом потенциале, как та деятельность, чья объективная ценность еще не формализована, и в огромной мере зависит от мнения самого участника. Когда результаты деятельности четко соотносимы с усилиями и способностями участника она теряет романтическое очарование и становится скучно технологичной. Чтобы соревноваться в рисовании, нужно владеть формализованными знаниями о рисовании, чтобы сравнить скорость бега, нужно секундомер и рулетку. Закономерности связи личных способностей с результатом здесь очевидны, и поэтому романтизировать такое состязание намного сложнее, чем то, в котором связь способностей с результатом почти непредсказуема. Непредсказуемость, непроверяемость такой связи позволяет охотнее вступать в состязание, легко оправдывать проигрыш, или находить очень убедительные причины, объясняющие превосходство. Основной универсальной валютой сравнения в таких условиях становится чувство собственной значимости.

Можно в определенной мере утверждать, что большая часть представителей движения любительской фехтовальной деятельности не стремится к объективному сравнению результатов по стабильным и проверяемым критериям, а также довольно негативно воспринимает попытки соотнести фехтование с другими близкими видами общепринятой культуры. В итоге теоретические организационные модели, выработанные в других видах деятельности на основе практического опыта, и позволяющие решать различные задачи именно прикладного значения, в среде любительского фехтования развиваются намного медленнее. Процесс заимствования понятий из смежных областей для решения организационных, административных, хозяйственных, содержательных задач любительской фехтовальной практики тормозится именно в силу отсутствия объективных целей. Нахождение таких целей в каком то смысле несет за собой риск ущемить интересы людей, в чьих действительных потребностях находится не развитие способностей в результате работы над собой, а обычное непринужденное тематическое общение. В таком случае, конечно же, абстрактные теоретические конструкции, на которые опирается тематическое общение, могут быть разрушены теми жесткими целевыми установками, присущими прикладным, практическим видам деятельности, в которых целесообразным действиям придается значительно большее значение, чем разговорам о них. Как ни странно, встречаются и такие интересы в тематическом общении вокруг деятельности, когда идеализация представлений о ней настолько отрывается от действительности, что смысл любых практических действий полностью исчезает (так как легко нарушает сложившуюся систему абстрактных понятий и в результате, процесс общения).

Несмотря на возможное неудобство для части представителей движения, чьи потребности не входят в область достижения практических результатов, стоит сделать вывод о том, что теория со всеми ее понятиями и идеализациями должна быть рабочим инструментом для построения прикладной деятельности. В противном случае, даже в рамках любительской деятельности она останется бесполезной, а сама деятельность без идеологического и теоретического стержня – нежизнеспособной.